***

Чем прикормить жизнь, чтобы она слетела к тебе отовсюду и окружила, и всё, что сейчас является лишь предметами и закономерными действиями, вдруг получило непредсказуемость как измерение.

+ + +

Куль культов: нарождение ещё меньших культяшек.

+ + +

Человечек - своего счастья кузнечик. Перемещаться по комнатам, горбатясь, с абстенирующей памятью (помять её - и будет таковой), оставленным последним соучастником прошлого - настоящим. Сживаться с менингитным смехом, подставляя голову под сквозящие щели, плевать в замочную скважину с надеждой уже не воспользоваться ею.
Какой холод! Если долго смотреть на падающий снег, он начинает идти внутри.

+ + +

Как-то раз, почти перед Новым годом, после стального холода и льда, на засыпанные перемёрзшей пылью улицы вышло солнце, и влажный ветер подхватил картонно шуршащие коричневые листья, и каждый брошенный взгляд возвращался со снопом долгожданных лучей. И от завертевшейся тишины, затягивающей будто позабытое прошлое и будущее, казалось уже ничто не остановится в вихре неожиданностей и перемен. Да и останавливалось ли оно когда? Просто сел в холодный вагон с фанерой вместо стёкол. Вагон иногда конвульсивно дёргался и скрипел. Мимо шли люди, натягивая через проход запах железнодорожного туалета и посыпая всё вокруг частичками кожи. И вот, всплыв из толчеи снов в толчею людскую и выпив тёплой чайной воды, вдруг решил сойти, да и город, вроде который как-то раз… Мы были сухими листьями, и не хватало только сонного вздоха ветра, чтобы наши выгоревшие пресные плоскости закружили в солёное море слёз.

+ + +

Каньон - струится морщина, скол невероятного прошлого, воздушная река. Улицы, коридоры, площади выдохнул ветер. В ранние сумерки оживают барельефы, поднимается и затопляет поверхность ночь. На перекрёстке куст с метёлками, похожими на хвою, и гремящими стрючками из заскорузлого пергамента с окостеневшими внутри семенами. Мелодию рассыпает оркестром погремушечников, река замедляет течение, звуки переходят на шёпот, разделяются. Слух пойман, следует за выскальзывающими нитями: вовремя не спохватился, и теперь чем тише, тем отчётливее. Река почти остановилась, и куст играет сам по себе, пересыпает щебень, шелестит тканью, шипит песком под штилевым отблеском. Предупреждающее отрезвление - сыпучая симфония уже в тебе, как в пещере, - пора возвращаться. Улицу разворачивает дугой: облупившиеся калёные уступы - ворота полукруглой площади. Слоноподобный каменный замок сорван водным караваном, сросся с глиной. Привычная в коридорах полоска неба пузырится голубым шатром, уже кое-где продырявленном летучими мышами. Небо темнеет в три глубоких вздоха, день зацепился маскарадною накидкой за верблюжие горбы - сморгни!

+ + +
На сферу головы упала первая капля вечера, и, когда последний шаг дня уже сгорел и втёрся пеплом в асфальт, а первый шаг ночи ещё не наступил, сорвало бесконечностью все звуки, очистив синий раствор от гулкого солнца. Тёмная бесконечность заливала в распахнутые окна и балконы, потопляя квартиры. Переспелые тени перебирали металлические пластины под потолком, выдавливая мёд из меди и выбивая хрусталь из стали. Всё стёрлось, и, значит, осталось только всё.

+ + +

Между сосен в жёлтых, плавающих на тропинках пятнах, появлялся и исчезал человек на велосипеде. Время, кружась в педалях, смешивалось и осыпалось иглами, забывало о нас.
+ + +

Низкий гудок корабля ударялся о воду и нёсся к берегу, потом вдоль всех улиц, звеня оконными стёклами на поворотах, затихая на дальних дворах, среди сохнущего белья и ржавых сплетен, отхлынувших сюда из города давным-давно.

+ + +

Когда волки уснут на краю горизонта и добыча затихнет, зарывшись в густую траву… Я приду.

+ + +

Пустынное солнце всё больше сползало под камни, дома, в глухие углы улиц. На красной брусчатке застывало ноябрьское лето, уже рассыпавшееся пятнами на крыльях бабочки: чёрно- красный, морковно - теплокаменный, оранжевый - песочный, песочный…

+ + +

Серый мусорманин стоял на краю перевёрнутого неба, цепляя пробегающие в луже облака носами ботинок. В распахнутых пустынных глазах то слипались, то делились воспоминания с мыслями. Во все стороны шла бездомная тишина. Облака густели вокруг ботинок. Открылась памяти банка. Из лужи полетел дождь. Мусорманин заплакал. Капли встречались, разбиваясь в мелкую пыль, и летела широкая, как ковёр, квадратная радуга.

+ + +
Вечер. Воздух шипит от возвращающихся в парк ворон, застывающих на чёрных ветках чёрными зимними плодами под плохо выметенным от красно-розовой пыли небом. Труба оплодотворяет плотными, тягучими сгустками горизонт. Красное превращается в серо-сиреневое, белое наливается голубым. Ещё не скулит в груди весна, но ветер уже иногда приносит надежду.

+ + +

Он опустил ложку в стакан компота. Ягоды и кусочки фруктов прильнули к ней, вываренные, как обрывки событий, вдруг попытавшиеся склеиться новой жизнью. Вот незнакомый человек с козьим лицом под мышкой и старым портфелем на месте головы, идущий вдоль поребрика… Чай, утро, в своём спокойном существовании так крепко сжимающее, что кажется скоро всё кончится от избытка. Вот старый городок, тупиковая станция и тёплый запах мазута. Забытый с семидесятых ларёк-пивная на отшибе вокзальной площади, растекающейся ручьями-улицами с редкими людьми, будто всё позабывшими и живущими легко, почти перезимовавшими, по случаю, солнечными паутинами, воробьи, плывущие в чириканье и пыли в распахнутую настежь тишину. Сбылось… Сбылось…- расходится кругами колокольная вода. Ложка болтает компот, фрукты растягиваются кольцом вдоль стенок, и становится легко и тепло детским утренним сном, в первый день каникул.