| В основном поэтическом слое Одессы, 
                      который, собственно, держит литературную ситуацию в городе, 
                      звучно имя Евгении Краснояровой. В 2008 году она заняла 
                      первое среди поэтов-одесситов место на Международном ежегодном 
                      фестивале русской поэзии и культуры "Пушкин в Британии", 
                      который проходил в Одессе, получив титул "Королевы 
                      поэтов".Принадлежа к молодому поколению пишущих, она, тем не менее, 
                      уже обладает жизненным и творческим опытом. Ею немало пережито 
                      и немало сотворено поэтических строф.
 Конечно, говоря о её произведениях, прежде всего хочется 
                      сказать, что одной из основных, доминирующих черт её поэзии 
                      часто становится трагизм, ощущение себя на грани бытия, 
                      когда человек уже заглядывает в бездну… "И безнадёжность 
                      ищет слов" - такой эпиграф из Марины Цветаевой взяла 
                      Евгения к одному из ранних своих стихотворений.
 Неотъемлемое качество поэта Е. Краснояровой - это, конечно, 
                      культура стиха, летящая, полётная свобода культурных реминисценций. 
                      В её стихах, бывает, даже осуществляется посмертный "диалог" 
                      с классиками: например, на строку Ахматовой "Я научилась 
                      просто, мудро жить" Евгения создаёт поэтический ответ: 
                      "Не получится - просто, мудро, / Без тревог под весёлый 
                      плеск / Золотых и беспечных кудрей / Слушать тихий поленьев 
                      треск…". Но куда чаще, вне всяких реминисценций, её 
                      чувство и мысль уверенно идут по тропинке непосредственного 
                      жизнеощущения. К примеру, она может столь непринуждённо 
                      поэтически заявить: "В моих жилах течёт животворная 
                      смесь / Коньяка, никотина, октябрьской ночи / И чего-то 
                      такого, что очень непрочно, но чего-то такого, что было 
                      и есть…". Кроме откровенности тут чувствуется ещё чуткое 
                      прислушивание к миру, а степень пристальности его - вопрос 
                      глубины, создающей личность. Её обобщения, без которых непредставима 
                      настоящая поэзия, естественны и образны: " … и трамвая 
                      последнего жалобный лязг / Пролетит и погибнет на чьей-то 
                      конечной. / Город спит. Он устал от разборок и дрязг, / 
                      И мечтает забыться навечно…". Красноярову хочется цитировать 
                      потому, что она поэт не внешне, а внутренне афористичный: 
                      "…Я могу только в раны и шрамы одеться / И с ветрами 
                      бродить по пропащей земле…". При неизменном трагическом 
                      камертоне и достаточном разнообразии строфических рядов, 
                      перед нами, несомненно, стихотворения музыкальные; их музыка 
                      достаточно проста, как прост и лексикон поэтессы, не её 
                      самоцель - множество неологизмов…
 Порою из стройного изящества вырастает сходство с Серебряным 
                      веком: "Ночь - бесконечность. Ещё - бесконечность. 
                      / Тает свеча на подмостках стола. / Слабый огонь превращается 
                      в вечность / И растворяется в теле стекла…." - разве 
                      не звучит здесь мотив тонкий, по звучанию волошинский, а 
                      вовсе не пастернаковский, где "Свеча горела на столе"!? 
                      И уже кажется, что тут свеча, подобно "Лампе Психеи", 
                      тает, как и душа самого поэта, стоящего на подмостках мира, 
                      пред печальным взором которого в чёрной глуби неба разверзаются 
                      тайны Вселенной…
 Есть у Е. Краснояровой некоторая самоутверждённость, твёрдость, 
                      уверенность. Лишь иногда её лирической героине для развития 
                      диалога нужен ещё лирический герой, который тут же рождается 
                      навстречу её слову, и также органично внезапно исчезает 
                      в следующем стихотворении. Не даром одесский психолог Татьяна 
                      Горина сказала, что Е. Краснояровой "присуще сильное, 
                      трезвое самоощущение; она умеет выразить мир на разных планах 
                      и уровнях. Это редко встречается по-настоящему сегодня…"
 Порою она пишет от лица мужчины: "Словом взламывая 
                      асфальт Вселенной, / Я понимаю, что здесь я пленный…/ Такой 
                      же тленный и преходящий, /Как всё земное, как клён скорбящий…". 
                      Здесь эта черта видится как признак волевого начала. Вспоминаются 
                      слова А.Блока, который долго не хотел высказывать своё мнение 
                      о молодой тогда Анне Ахматовой. И когда всё же настояли, 
                      чтобы он высказался, Блок ответил: "Она пишет стихи, 
                      как перед мужчиной, а надо писать - как перед Богом". 
                      Я подозреваю, что, говоря так, Блок, возможно, имел в виду 
                      высоко теургические стихи А. Белого и Вяч. Иванова, поскольку 
                      у самого Блока мало теургических стихотворений. При вечернем, 
                      лирико-таинственном строе его поэзии, Блок чаще всего брал 
                      и развивал обыденные темы, и хорошо, если в них, в силу 
                      его таланта вырастала тень лирической тайны.
 Е. Краснояровой свойственно душою подходить вплотную к лирико-философским 
                      мотивам. Это иногда проявляется просто в её образном видении, 
                      где могут быть - "трёхглавые мышцы печали" или 
                      поэт может внезапно превратиться чувством своим… в архитектурную 
                      деталь - в эркер, и когда создан этот антропоморфный образ, 
                      - уже "…химера живет (у неё) на плече, / А Луна на 
                      плече у Химеры". При этом у образа есть даже конкретная 
                      музыкальная означенность, он для автора "еле слышно 
                      звучит в соль-диезе".
 Можно ли назвать поэтическую книгу "Серебряные монгольфьеры" 
                      Е. Краснояровой исключительно смысловой? В приглушённом 
                      свете вышесказанного это было бы несправедливо. Сборник 
                      как раз силен цельностью, он совмещает в себе и культурную 
                      оснащённость образов и свободную повествовательность их 
                      выражения, и трагически щемящую ноту Души ощущающей, и редкую 
                      всеохватность взгляда во Вселенную; взгляда, стремящегося 
                      в Бесконечность. И ум, и сердце проявились в "Серебряных 
                      монгольфьерах", прошли серебряной лунной дорожкой к 
                      вечным загадкам бытия и мира, которые у каждого творца выражаются 
                      по-особому, по-своему, если он обладает не измышленным, 
                      а естественно рождённым, от Бога данным Талантом.
 Эта книжка - первая в уже немалой творческой биографии поэта. 
                      Были и поэтические, и литературно-критические выступления 
                      и в одесской, и в киевской, и в московской большой и малой 
                      периодической печати. Однако чаще всего бывает так: чтобы 
                      выйти в совершенно новый период, поэту необходимо взглянуть 
                      со стороны на свои творения, оттождествиться от них, и потому 
                      первая книга, с которой мы поздравляем её создателя, существенно 
                      и явно необходима… Пусть воздушный шар - монгольфьер 
                      её судьбы и далее устремляется через дождевые облака земных 
                      печалей - к вечноликому и яснозримому Солнцу!..
 
  Станислав Айдинян   |